У меня была мордашка. Её звали
Булькой. Она была вся чёрная, только кончики передних лап были белые.
У всех мордашек нижняя челюсть
длиннее верхней и верхние зубы заходят за нижние; но у Бульки нижняя челюсть
так выдавалась вперёд, что палец можно было заложить между нижними и верхними
зубами. Лицо у Бульки было широкое; глаза большие, чёрные и блестящие; и зубы и клыки, белые
всегда торчали наружу. Он был похож на арапа. Булька был смирный и не кусался,
но он был очень
силён и цепок. Когда он, бывало, уцепится за что-нибудь, то стиснет
зубы и повиснет, как тряпка, и его, как клещука, нельзя никак оторвать.
Один раз его пускали на
медведя, и он вцепился медведю в ухо и повис, как пиявка. Медведь бил его
лапами, прижимал к себе, кидал из стороны в сторону, но не мог оторвать и
повалился на голову, чтобы раздавить Бульку; но Булька до тех пор на нём держался,
пока его не отлили холодной водой.
Я взял его щенком и сам
выкормил. Когда я ехал служить на Кавказ, я не хотел брать его и ушёл от него
потихоньку, а его велел запереть. На первой станции я хотел уже садиться в
другую перекладную, как вдруг увидел, что по дороге катится что-то чёрное и
блестящее. Это был Булька в совеем медном ошейнике. Он летел во весь дух к
станции. Он бросился ко мне, лизнул мою руку и растянулся в тени под телегой.
Язык его высунулся на целую ладонь. Он-то втягивал его назад, глотая слюни, то
опять высовывал на целую ладонь. Он торопился, не поспевал дышать, бока его так
и прыгали. Он поворачивался с боку на бок и постукивал хвостом о землю.
Я узнал потом, что он после
меня пробил раму и выскочил из окна и прямо, по моему следу, поскакал по дороге
и проскакал так вёрст двадцать в самый жар.